История любви

История любви

Госоркестр открыл московский сезон двумя полярными программами

Евгения КРИВИЦКАЯ

Первый вечер в Большом зале консерватории посвятили памяти Евгения Светланова. Каждый год 6 сентября, в день рождения великого дирижера, в Москве выступает один из столичных оркестров. Вдова маэстро, Нина Александровна Светланова, инициировала и ревностно поддерживает эту традицию. Но в этот раз повод двойной, юбилейный – 85-летие Светланова.

Программа получилась очень типичной для Владимира Юровского. XX век, Стравинский, Прокофьев, Барток. Реверанс в сторону юбиляра – «Колокола» Рахманинова, последнее сочинение, публично исполненное Евгением Федоровичем.

А вот следующий вечер в Концертном зале имени Чайковского, посвященный 200-летию со дня рождения Вагнера, на первый взгляд, стал для худрука ГАСО заходом на «чужую» территорию. Ведь «Тристан и Изольда» справедливо считается квинтэссенцией чувственного стиля, где рацио должно отступить перед эмоциями. Как выяснилось, Владимир Юровский – прирожденный вагнерианец, и эстетизм, присущий этому дирижеру, пошел на пользу музыке. Его интерпретация Вступления и второго акта из «Тристана и Изольды» заставила погрузиться в дурманяще-терпкую атмосферу любовных признаний и клятв героев оперы. Сложность вагнеровских партитур – в той самой «бесконечной мелодии», требующей «бесконечного дыхания», охвата гигантского музыкального пространства. Юровскому, безусловно, удалось решить эту задачу: волны страсти то накалялись, грозя смести все и вся на своем пути, то откатывали назад. И тогда голос служанки Брангены (Элизабет Кульман) предостерегал забывшихся любовников. Мысль поставить «виновницу» всех несчастий в этой опере на верхотуру балконов КЗЧ, в противоположной от сцены стороне зала, оказалась удачной. Небольшой голос певицы, разочаровавшей в первом отделении в Пяти песнях на стихи Матильды Везендонк, летел над залом, мягко накладываясь на волшебную оркестровую звучность.

Что касается подбора остальных солистов, то «попаданием в десятку» стало приглашение Ани Кампе, встроившей свой голос в общую звуковую ткань. А вот тенор Штефан Финке в партии Тристана был не столь убедителен: его вокальных ресурсов не всегда хватало, чтобы передать необходимый накал эмоций, и порой волны оркестровой звучности накрывали его с головой. Альберт Домен – фактурный певец, по типажу и харизме прекрасно подошедший на роль короля Марка, позволял себе откровенную фальшь, коробившую слух. Приятное впечатление оставил наш Евгений Либерман – Мелот.

До сих пор эталонной интерпретацией «Тристана и Изольды» является великая запись Фуртвенглера, где от разнообразия оттенков чувств просто дух захватывает и вспоминается пушкинское: «Над вымыслом слезами обольюсь». Сходное ощущение оставило звучание ГАСО с Юровским – мощное, но не агрессивное, с преобладанием сумрачного колорита – ведь герои поют гимн Ночи и посылают проклятье Дню. А что касается первоначального вопроса, насколько рациональный подход Юровского уступил место наивному (если пользоваться классификацией Шиллера), то дилемма разрешилась следующим образом: рассудок продиктовал идеальную форму, точно выверенный алгоритм кульминаций и спадов, а художественный и личный опыт позволил «одухотворить» схему чудесными, волнующими подробностями.